Чудаки и оригиналы во все исторические времена привлекали внимание обывателей. В екатерининскую эпоху, например, непревзойденным мастером по этой части был Прокопий Акинфиевич Демидов (1710 — 1786). Бравируя своим происхождением от кузнеца, он был в постоянной оппозиции дворянам и чиновникам и никогда не мог отказать себе в удовольствии вывалять в меду и потом в пуху квартального или оттузить пришедшего к нему по долгу службы какого-нибудь секретаря Юстиц-коллегии с полной готовностью заплатить потом за «безобразие». Выдумкам богача не было предела. Заметив однажды, что в его великолепном и общедоступном саду дамы рвут плоды и редкие цветы, он снял все статуи греческих героев и на место их поставил обнаженных мужиков. Лакеев прислуживающих за столом Демидов рядил так, что одна половина ливреи сшивалась из галунов, другая – из самого грубого сукна, одна нога лакея обувалась в шелковый чулок и изящный башмак, другая – в лапоть. Разговор и письма отличались оригинальным простонародным языком, так 9 мая 1784 он писал своему зятю М.И. Хозикову: «…Да государь мой Марка Иванович у меня в закладе степная деревня в лебедянском уезде (ныне с. Тележенка Липецкого района – Н.К.) очень хлебная 400 душ, земли 6000 десятин, безлесная, ежели тебе надобна, пришли проворного человека с поверенным письмом я его пошлю в деревню и велю за себя записать: а тебе крепость дам…».
Весьма известен в свое время был и другой оригинал — Алексей Данилович Копьев (1767 — 1846), автор популярнейшей комедии «Обращенный мизантроп, или Лебедянская ярмарка». За уникальное остроумие при Екатерине II его приблизили ко Двору, а при Павле I за это же сослали в Финляндию. Однажды, он вздумал посмеяться над новой формой: сшил себе мундир с длинными, широкими полами, привязал шпагу к поясу сзади, подвязал косу до колен, взбил преогромные букли, надел уродливую треугольную шляпу с широким золотым галуном и перчатки с крагами, доходившими до локтя. В этом костюме шутник явился в Москву и уверял всех, что такова действительно новая форма. Император, узнав о том, приказал привезти его в Петербург и представить к нему в кабинет. «Хорош! Мил! – сказал он, увидев этот шутовской наряд. – В солдаты его!» .
Не менее был славен чудаками и XX век. Почти в любом сообществе известных (публичных, как теперь говорят) людей, всегда находились те, о которых газеты и журналы любили помещать информацию в разделе «Ученые (вариант: политики, писатели, художники…) шутят». Унаследовав форму и своеобразие прошлых времен, «чудачества» нынешнего времени трансформировались в другие, хотя и близкие по смыслу категории – «нестандартное мышление», «художественный эпатаж», «свобода самовыражения» и т.д. Они стали особенно характерны в среде людей творческого мировоззрения, не ограниченного рамками общепринятых социальных норм. Большими оригиналами в повседневном быту были гениальный художник Марк Шагал, лауреат Нобелевской премии физик Ландау, поэты Маяковский, Есенин и многие другие. Советский период в истории нашей страны накладывал на творческую личность особую поведенческую печать, сорвать которую было невозможно без риска попасть в разряд идеологического противника или психически неполноценного человека. Это и случалось — примеров здесь более чем достаточно. Одним из самых характерных является жизнь и творчество нашего земляка известного русского художника Василия Яковлевича Ситникова.
Он родился 19 августа 1915 г. в с. Новое Ракитино Лебедянского уезда Тамбовской губернии в крестьянской семье. В 1933 г. поступил учиться в Московский судомеханический техникум, где пристрастился к изготовлению моделей парусников. Попытка поступить через два года во Вхутемас успехом не увенчалась, и ему пришлось работать на строительстве метро, затем художником-мультипликатором у знаменитого режиссера А.Л. Птушко. Некоторое время был натурщиком в Суриковском институте и показывал диапозитивы на лекциях профессоров того же заведения (отсюда кличка «Вася — фонарщик»). В 1941 г. за какие-то крамольные слова был арестован, признан официальной медициной душевнобольным и направлен на принудительное лечение в Казань. Вернулся в столицу в конце войны (или в1947), где опять перебивался случайными заработками.
В период «оттепели» Ситников примкнул к движению «неофициального» искусства и стал одной из самых ярких, по-своему знаковых фигур послевоенного московского авангарда. Живопись его была «нутряная», очень своеобразная, с трудом вмещающаяся в рамки современного искусствоведения – не соцреализм, но и не примитив. Формальным истоком его творчества была традиционная система академического преподавания, основанная на работе с нагой натурой и тщательных графических растушевках. Однако академическая натура у него превращалась в сюрреалистическую эротику, а растушевки – в зыбкую воздушную стихию, окутывающую формы в виде снежной мглы, болотного тумана или светового марева. К этому прибавились характерные черты «русского стиля» в духе символизма и модерна. Художник создавал живопись и графику с характерным мотивом безбрежной степи, в цветной мгле которой тонут странные фигуры героев-чудаков. Другой его темой были собранные воедино фантастические церкви, колокольни, купола, вокруг которых снует народ – забулдыги, работяги, интеллигенты, школьники, милиционеры. Все узнаваемы, но с каким-то специфически острым, безжалостным юмором.
Сам образ жизни художника был своеобразным произведением-хэппенингом, непрерывным артистическим юродством, странной смесью плутовства и достоинства. Как шут короля Лира, он говорил все, что хотел, просто и безбоязненно. Один из его учеников Анатолий Брусиловский вспоминал: «Внешне он был Распутин. Сухощавый, некогда прекрасно сложенный, на столе была фотокарточка – молодой, обнаженный торс с рельефными небывалыми мышцами. Это Васька в бытность натурщиком в Суриковском институте. А ныне – лохматая, нечесаная борода, увесистый нос. Но, главное, глаза – иногда хитрые, жгучие, умные, иногда – безумные. Глаза хлыста, сектанта. На теле майка, вся проеденная дырками. Такой наряд, такая вывеска. И эпатаж ли? Может глубинная традиция русских юродивых во Христе – того же Василия Блаженного. Что говорил с царями, как с равными… Речь его была удивительна. Он провоцировал, сбивал с толку. Подначивал, обзывал (внимательно глядя на реакцию – ну, уже достал или еще добавить?). Занимательно рассказывал, учил, благодарно слушал – если дело, с увлечением показывал. Как рисовать, как делать лодку, как жарить картошку. Знал он, казалось, все. Знания его были обширны, составлены из кусочков, но соединены в совершенно уникальную «его» систему» . Галина Махрова, жена французского торгового атташе, художник и писатель, писала в своей недавно изданной книге: «Мы с ним познакомились 14 июля 1975 года на приеме по случаю Дня взятия Бастилии во Французском посольстве… Вскоре мы попали в его однокомнатную квартиру-мастерскую. На входной двери висели записки, выведенные цветными фломастерами с нарочитыми ошибками в орфографии и пунктуации. Все напоказ, так же, как и рваная майка, надетая для приема гостей. Тут же, за дверью. Начинается мир Васи Ситникова. Все стены до потолка в коридоре, на кухне и в самой комнате завешаны иконами, среди них попадаются Васины картины, на полу – поставленные к стенке – тоже иконы в несколько рядов, где-то висит медвежья шкура, а с потолка спускается подвешенная байдарка» .
В 1951 г. Ситников создал полуподпольную школу-студию. Вокруг него всегда собирались почитатели его таланта, слушатели поучений и притч. Люди, которые хотели у него поучиться, были самые разнообразные – от водопроводчика до интеллектуала-студента. Учить искусству, живописи было его страстью, хотя педагогическая система включала немало эпатажных парадоксов: советы о том, как учиться тону, «растушевывая» газетные фото, или как писать пейзаж половой щеткой из корыта с красочным раствором. Художник В. Воробьев вспоминал, что к нему, «наделенному врожденным даром педагога, деспота, гипнотизера, тянулись обездоленные рисовальщики с проблесками гениальности. На занятиях царила абсолютная свобода творчества и железная дисциплина» . Со «школой Ситникова» был связан, как прямым ученичеством, так и творческими контактами, целый ряд видных мастеров — А. Брусиловский, В. Вейсберг, Ю. Ведерников, М. Стерлигова, А. Харитонов и др.
Работы самого художника, хотя и стоили недешево, были весьма востребованы: поток заказчиков стремительно рос, его наперебой звали на официальные приемы и в гости. Иногда заказчики подолгу ждали, ибо Ситников не спешил, работал очень требовательно к себе, пока картина не будет хороша именно так, как он хотел. Произведения расходились по всему миру, оседали в богатых частных коллекциях и солидных музеях, а на родине существование автора было призрачным, иллюзорным. Всегда могли придти «они» и насильно утащить в «психушку». Этого он сильно боялся и, наивно обороняясь, писал властям «чудные» письма, затейливо переиначивая слова и «допуская» ошибки в орфографии и пунктуации. Вот пример одного из этих писем в подлинной ситниковской форме:
«Энергичный протэст! От хорошего художника Ситникова Василия Яковлевича. В Министерство здравоохранения. Начальнику надо фсеми псих диспансерами и начальнику над етим начальником! Само название вашево министерства содержит смысл – охранять здоровье. Я тихо и смирно живу без соседей. Я неделями не выхожу из дома. Я рисую веселые картины. На меня некому и не за што жаловаца. Я живу самой щастливой жизнью на свете. Я с утра до ночи распеваю песни и даже пляшу. Я пьян без вина: просто от щастья! Я сроду никогда не жил так хорошо и щастливо как теперь!! Я фсем доволен свехмеры!!! Я ужасно не люблю надоедать врачам. …но возмущению моему нет меры, как только я фспомню, што 31 октября, когда я открыл на звонок, то, мяхко выражаясь «поспешно» ко мне ввалились трое грубых, здоровенных дяди фсопровождении участкового милиционера. Они были в белых халатах и с бумагами на руках. С порога, как только я распахнул дверь, они страшно стали торопить меня, штобы я одевался. Я остолбенел… Какая возмутительная безцеремонность, без какого бы то ни было предлога с моей стороны?! Меня арестовывали при Сталине, при Берия, как политического преступника, по нескольким статьям сразу. В то время могли расстрелять на месте… и то ребята, которые меня арестовывали… я не мог на них пожаловаца, что они меня так перепугали и разволновали спешкой… Нельзя так дергать нервы! Кстати сказать; они при аресте украли у меня электрический фонарик (заграничный) и перочинный нож…» .
Вот такой документ. Документ эпохи. Так он утверждал свое человеческое право в бесчеловечном режиме. Так он умолял: оставьте меня, ради Бога, в покое! Я не жалуюсь, я всем доволен – только оставьте в покое.
Неожиданно для многих в 1975 эмигрировал через Израиль сначала в Австрию, затем в США. Уехал он, бросив все. Уникальную коллекцию икон и восточных ковров отдал своей сестре, наиболее ценные иконы завещал Рублевскому музею в Андрониковом монастыре. Последние годы жил в одиночестве в трущобах, сильно болел, но продолжал писать свои удивительные картины. В 1984 его бывшие ученики издали в Москве книгу «Василий Ситников. Уроки» . К этому же времени относится и знакомство художника с известным американским писателем Григорием Климовым, упомянувшем его в одной из книг. Закончилось странное житие Василия Ситникова 28 ноября 1987 г. в Нью-Йорке.
По свидетельству специалистов и коллекционеров, собственные произведения автора «рассеялись» почти бесследно. В России также не осталось ни одной его картины – все за рубежом. Поэтому если мы, например, пожелаем взглянуть на подлинные работы мастера, то ехать придется не в Лебедянь на его родину, а в американский штат Нью-Джерси, в музей Циммерли при Рутгерском университете . Действительно, нет пророка в своем отечестве! А сейчас, пожалуй, и чудаки перевелись…
Кривошеин Н.В.
Москва
Могила Василия Ситникова на Ваганьковском кладбище и фографии его нескольких картин >>>
Страница Василия Ситникова на сайте Нового Музея (ещё 2 картины) >>>