Лебедянь! Кто из великих русских писателей не вспоминал о тебе в своих бессмертных творениях? Гениальный художник слова Л. Н. Толстой в рассказе «Два гусара» несколько раз упоминает о Лебедяни. В пьесе «Лес» А. Н. Островского Геннадий Несчастливцев рассказывает:
В последний раз в Лебедяни играл я Велизария…

Страстный охотник и большой писатель И. С. Тургенев любил посещать гремевшие по всей России лебедянские конные ярмарки. В память об этом он написал рассказ «Лебедянь», а иллюстрацию к нему сделал его друг, знаменитый русский художник П.П.Соколов. Он также бывал в нашем городе и написал известную по Третьяковской галерее картину «Конная ярмарка в Лебедяни».

Глухая провинция, только и нарушаемая ярмарочным криком цыган да пьяной песнью подгулявшего купца, — так можно назвать Лебедянь того времени, где 1 мая (по н. ст.) 1873 года родился Константин Николаевич Игумнов. Отец будущего музыканта Николай Иванович далеко за пределами Лебедяни славился своей гуманностью. Это был начитанный, образованный человек, который любил музыку и литературу. Несомненно, что эту любовь он передал сыну.

К тому же, в доме жила учительница музыки А. Ф. Мейер, хотя и не одаренная, но всеми силами старавшаяся привить мальчику любовь к фортепиано. Она не была музыкантом-профессионалом и поэтому многому не могла научить, хотя и имела методические пособия по фортепианной игре. Их А. Ф. Мейер и пыталась использовать в своей педагогической деятельности.

Несмотря на одаренность и призвание к музыке, мальчику не хватало познания в области искусства. Если в столицах, Петербурге и Москве, можно было посещать концерты и слушать игру известных музыкантов, а в состоятельных семьях — и домашнее музицирование, то все это отсутствовало у Кости Игумнова. Перед ним не было образца, по которому он мог бы равняться и к которому стремиться. В захолустную и глухую Лебедянь не приезжали выдающиеся музыканты и композиторы. В семье, где воспитывался Костя Игумнов, получали газеты и журналы, среди которых были и музыкальные. Живописная природа родного края да множество прекрасных хоров, которыми славился город Лебедянь, — все это располагало к музыке, поэзии и искусству.

Музыкальные способности мальчика проявились рано. С четырех лет его стали учить игре на фортепиано. 14 января 1881 года, когда ему шел восьмой год, он уже выступил в смешанном концерте с фантазией из оперы Верди «Трубадур». Учась в прогимназии, Константин Игумнов в 1886 году вместе с товарищем дал концерт. Присутствовавшая на том концерте М. Моршанская вспоминала:

«Помню себя гимназисткой. В то время я отдыхала летом в Лебедяни. Мы с мамой пришли на концерт учеников прогимназии. Сильное впечатление произвел на меня высокий, худощавый юноша. У него среди длинного лица выделялся орлиный нос. Меня поразила его игра: длинные музыкальные пальцы, согнутая фигура Константина Игумнова, казалось, сама была музыкальным органом, извлекавшим из фортепьяно с большой виртуозностью чудные звуки музыки«.

… Закончена прогимназия. Детские годы прошли, и наступила ранняя юность. Ему уже четырнадцать, и выбор профессии сделан давно. Он едет в Москву и перед ним, одаренным юношей, раскрываются двери консерватории.

Как только наступала весна и белым цветом садов покрывалась земля, он приезжал в Лебедянь на каникулы. Родительский дом на Большой Дворянской утопал в зелени пирамидальных тополей и кряжистых вязов. Посреди здания, точно импровизированная сцена, возвышался балкон. По вечерам, когда живительная прохлада окутывала землю, студент консерватории открывал двери на балкон и садился за фортепиано. Чудные звуки музыки извлекали пальцы юноши. Это было ново для Лебедяни. Многие горожане останавливались перед домом и с большим вниманием слушали льющиеся музыкальные мелодии. Николай Иванович, отложив в сторону интересную книгу, подходил к окну, и слезы отцовского счастья текли по его лицу:

— Молодец, Костя! Ты будешь большим музыкантом, — говаривал он в то время. — Смотри, сколько народа! Значит, твоя музыка доходит…

… 1891 год. Страшный бич, как холера, пронесся над центральными губерниями России. Лучшие люди русской земли яростно сражались с голодом. Л. Н. Толстой выезжал в Данковский уезд, где организовал столовые для голодающих. Писатель А. И. Эртель также оказывал помощь голодающим, истратив на это все свое состояние. Н. И. Игумнов, имея запасы муки, не продал ее спекулянтам, а раздал голодающим крестьянам по низкой цене. Он встречался с Л. Н. Толстым по вопросу борьбы с голодом.

… Для получения всестороннего образования Константин Николаевич в 1892 году поступает в Московский университет, а через два года заканчивает консерваторию с золотой медалью, и его имя заносится на мраморную доску. Как лучший музыкант он едет в 1895 году в Берлин на Международный конкурс пианистов имени Антона Рубинштейна. За высокое мастерство исполнения К. Н. Игумнов получает почетный диплом.
А четыре года спустя Константин Николаевич становится профессором Московской консерватории. С этого времени вся его жизнь отдается не только педагогической, но и артистической деятельности. Он совершает концертные поездки по родной стране и Западной Европе.

Игумнов К. Н.
Игумнов К. Н.

К.Н. Игумнов несколько раз играл в присутствии Л. Н. Толстого (в Москве, в Хамовниках в 1899 году), исполнял произведения Шопена. Вот что записал об этой игре секретарь Л. Н. Толстого П. А. Сергеенко: «У Игумнова грациозная, поэтическая игра. Особенно хороши у него шопеновские вещи. После игры Лев Николаевич говорил много приятного Игумнову, хваля его игру и развивая мысль, что в искусстве важно, чтобы не сказать ничего лишнего, а только давать ряд сжатых впечатлений, и тогда сильное место (и в голосе Льва Николаевича дрогнула нотка) даст глубокое впечатление. В 1901 году К. Н. Игумнов приезжал в Лебедянь. Молодой профессор хотел познакомить земляков с мастерством игры на фортепиано. Среди собравшихся послушать концерт большинство было представителями привилегированных сословий: купечество, дворянство, чиновничество, и очень редко можно было встретить разночинца.

С большой окладистой бородой, горделивой осанкой и ничего не выражающим взглядом восседал рядом с дородной супругой земский начальник Апраксин. Неподалеку примостился член окружного суда Селиванов. «Он имел бритую, словно тыква, голову, острую бородку и пенсне; им он косил в разные стороны, довольно ухмыляясь и приветствуя «именитых» горожан. Учитель пения А. П. Меркулов сидел в сторонке и с большим нетерпением ожидал игры музыканта.

В назначенное время Игумнов подошел к фортепиано, раскланялся и увлеченно заиграл… Но «именитые» горожане не поняли искусства молодого пианиста. Хотя Константин Николаевич мастерски исполнил классические произведения Чайковского, Скрябина, Лядова, Глазунова, на лицах присутствующих он увидел тупое равнодушие. По окончаний концерта к нему подошел учитель Меркулов:
— Не удивляйтесь, Константин Николаевич, — посетовал он. — Этим людям непонятна классическая музыка…
С разочарованием покидал Игумнов родной город…

После Октября, в тяжелых условиях разрухи и гражданской войны советское государство не забывало оберегать музыкальные кадры. Среди них был и К. Н. Игумнов, который восторженно приветствовал становление новой власти и остался в числе преподавателей Московской государственной консерватории. В музыкальные аудитории пришел новый слушатель: красноармеец и краснофлотец, рабочий и крестьянин.

В июле 1921 года К. Н. Игумнов снова приезжал в Лебедянь и дал бесплатный концерт в местном театре. Тогда он исполнил переложенную для фортепиано русскую народную песнь «Буря на Волге»: то будто чудные звуки человеческого голоса слышатся над великой рекой, то точно звенящий плеск волн, сменяющийся ревом разыгравшейся бури и, словно обломки парусных судов, выбрасываемых на берег, — все это воспроизводил Игумнов своими послушными, пальцами. С широтой и размахом была продемонстрирована перед слушателями величественная мелодия русской народной песни.

Новый лебедянский слушатель громом аплодисментов оценил игру своего родного музыканта.
Но К.Н. Игумнов был не только хорошим исполнителем произведений русских композиторов, сочинений западно-европейской классической музыки. Он был также замечательным педагогом, воспитавшим не одно поколение советских пианистов, явился создателем игумновской пианистической школы. «Моя педагогика тесно связана с исполнительством», — говорил Игумнов. Как замечал его ученик Я.И. Мильштейн о его деятельности как педагога: «Работа, как правило, была кропотливой, отличалась необычайной тщательностью. Бывали случаи, когда он подолгу сидел с учеником над одной фразой, но зато потом все уже шло по-иному».

Константину Николаевичу было присуще глубокое чувство ответственности как к себе, так и к своим ученикам, которым он всегда стремился привить творческую индивидуальность. Вот как рассказывал об этом К. Аджемов: «В классе Игумнова всегда увлекала обстановка творческого музицирования. Каждое произведение всякий раз как бы заново рождалось к жизни. Ученик старался добиться возможного совершенства уже при первом проигрывании. Не мыслилось показать учителю пьесу, не изучив на память, не овладев в должной степени техническими трудностями, не продумав аппликатуры, нюансировки.

Константин Николаевич слушал либо все произведение, либо часть его. Тут и начиналось его вмешательство, его тончайшая работа художника. Он играет, «пробуждает», ищет звучание, ученик, следуя за ним, тоже вовлекается в искания, во время которых возникает звуковой образ — столь богатый, что его не охватить сразу. Тончайшие детали фразировки, штриховки, овладения формой, а главное богатством звукового выражения рождаются из этой совместной лепки образа.

Константин Игумнов

Методы преподавания Игумнова так описал талантливый продолжатель его школы, профессор Московской государственной консерватории Л. Н. Оборин: «Вспоминаю свой первый урок у К. Н. Игумнова в 1921 году. Я принес в класс сонату Бетховена, которую перед этим выучил. Константин Николаевич прослушал и предложил сыграть мне сонату снова. Сразу же остановив меня, он в течение 15 минут работал над первой фразой вступления, добиваясь необходимой звучности. И вдруг, от одной только этой фразы, вся соната заиграла какими-то новыми для меня и совершенно неожиданными в своей выразительности красками.

Но это не значит, что Игумнов-педагог навязывал свои исполнительские приемы ученикам. Он был врагом всякого подражания и в своих учениках старался раскрыть индивидуальность, присущую каждому. Он говорил при этом: «Пианист должен оставаться самобытным… Далеко не всякий наряд идет к человеку. То, что идет одному, выглядит карикатурно у другого.

О «самобытности» исполнения говорит творчество каждого из учеников К.Н.Игумнова. Игра Льва Оборина не похожа на игру Якова Флиера, Абрама Дьякова, Марии Гринберг, Александра Иохелеса и других представителей игумновской пианистической школы. Каждый из них являлся мастером исполнения, победителем многих международных конкурсов пианистов, внося в игру свое, особенное, присущие каждому из них краски.
Журнал «Советская музыка» за 1940 год так писал об учениках К.Н. Игумнова: «Ни один из них, учась у Игумнова, не потерял своего индивидуального своеобразия. Напротив, каждый благодаря подлинно творческому руководству педагога сумел развить свое дарование до поистине удивительного совершенства и блеска».
Константин Николаевич всегда говорил своим ученикам, что искусство исполнения не фотография, а творчество. «Исполнитель прежде всего творец… Исполнитель не приказчик, не раб, не крепостной… Без него музыка, написанная в нотах, мертва. Исполнитель вызывает ее к жизни.

Или вот еще наглядный пример, как говорил Игумнов о музыкантах-исполнителях, о их великой роли в доведении произведения до слушателя:

«Музыкальное произведение оживает только при посредстве исполнения. Пусть композиторы создают великие произведения, пусть музыковеды углубленно разрабатывают исторические, социологические и педагогические проблемы — без исполнителей, стоящих на должной высоте художественных и технических требований, вызвать музыку к реальной жизни невозможно«.

Игумнов считал, что труд музыканта-исполнителя должен быть активным, творческим, не отступающим от авторского замысла, но в то же время исполнитель должен находить что-то новое, рождающее произведение к жизни. Он должен обязательно что-то принести от себя. С другой стороны, Константин Николаевич не мог переносить «отсебятины», искажающей авторский замысел. Он подчеркивал: «Не надо делать того, чего нет у автора… Тот исполнитель, который больше думает о себе, чем об исполняемом, не настоящий исполнитель«.

Игумнов не переносил игры на высокий эффект; для него были присущи прежде всего скромность и простота в исполнении. «Исполнять надо просто, естественно и правдиво, — говорил он. — Скромность украшает исполнителя«.

Для Игумнова в исполнении было основным — вызвать произведение к жизни, приблизить его к действительности, заставить слушателя жить образами. Резкость, чрезмерность, преувеличение в исполнении произведений Константин Николаевич не терпел. Он подчеркивал: «Чрезмерная быстрота (как и чрезмерная сила звучания) еще не создает жизни… Ею вовсе не проверяется наличие темперамента и подлинной виртуозности… Она скорее свидетельствует о музыкальной неполноценности исполнителя.
Говоря о темпе, Игумнов особенно предостерегал от свободного исполнения — от так называемого темпа рубато:
«…

Игра рубато вовсе не означает ритмической анархии; она всегда должна подчиняться закону справедливой компенсации — сколько взял взаймы, столько и отдал.

Константин Николаевич, говоря об исполнительском и педагогическом мастерстве, всегда подчеркивал важность работоспособности музыканта, его любви к труду, непрерывности работы над собой, движении вперед. Он советовал музыкантам: «Не щадить себя, отдавать все самое лучшее своему искусству… Единственная и самая важная наша задача — это играть и играть как можно лучше, пока действуют голова и пальцы.

Игумнов К. Н.
Игумнов К. Н.

Свою педагогическую деятельность К. И. Игумнов совмещал с руководящей работой: с 1924 по 1929 год он был ректором Московской государственной консерватории. «В годы его ректорства Московская консерватория из замкнутого академического учреждения патриархального склада превратилась в высшее учебное заведение с целым рядом факультетов, именно в эти годы Московская консерватория решительно повернулась лицом к трудящимся массам. В этом он видел осуществление своей давней мечты о приближении музыкального искусства к широким кругам народа, о более тесной связи музыки с жизнью.
Советское правительство высоко оценило его труд.

1 марта 1940 года в Большом зале Московской государственной консерватории отмечался юбилей К.Н. Игумнова — 45-летие артистической и 40-летие педагогической деятельности. За выдающиеся заслуги в деле подготовки музыкальных кадров он награждается орденом Трудового Красного Знамени. Несколько ранее ему было присвоено звание заслуженного деятеля искусств. 14 июля 1945 года в связи с 50-летием концертно-исполнительской деятельности К. Н. Игумнов награждается орденом Ленина. Позже ему присваивается звание народного артиста СССР и лауреата Государственной премии.

До конца своей жизни К.Н. Игумнов не прекращал артистической и педагогической деятельности. Будучи больным, он провел последний концерт в Большом зале Московской консерватории. Присутствовавшие на этом концерте, состоявшемся 3 декабря 1947 года, отмечают превосходную игру Константина Николаевича, это была его лебединая песнь. 24 марта 1948 года Игумнова не стало.

19 мая 1973 года, в ознаменование 100-летия со дня рождения К.Н. Игумнова, на доме (по ул. Советской), где он родился, была открыта мемориальная доска. Так лебедянцы воздали должное памяти своего родного музыканта.

А.С. Курков. г. Лебедянь